В статье рассматривается современная религиозная ситуация в Донбассе. Автор обращает внимание на тот факт, что к началу XXI века Донбасс стал единственным регионом Украины, в котором количество протестантских общин превышает половину общей численности религиозных организаций. В работе проанализированы причины этого феномена. В частности, автор полагает, что обращение многих людей к протестантизму связано с особенностями донбасского менталитета. Утилитарно-технократический склад мышления большинства дончан является духовной почвой для различных протестантских сект и деноминаций.
Последнее десятилетие ушедшего века стало временем невиданного доселе роста религиозности населения. Как в годы господства советской идеологии большинству людей было опасно признаться в малейшей симпатии к религии, так сейчас многим стыдно признать себя атеистом. Причем не всегда эта вера имеет четкую религиозно-конфессиональную идентификацию: многие клянутся в приверженности вере предков (т.е. православию), некоторые считают себя христианами вообще, а другие, уставшие от бремени социально-экономических неурядиц, просто считают, "что там что-то есть". В полной мере это коснулось и нашего региона в советские времена.
Нет ничего более ненадежного, чем пытаться привести какие-то цифры в области религии, так как она по своей природе является личным делом каждого. Даже если бы можно было задать каждому человеку чрезвычайно простой вопрос: "Какова Ваша религия?" - то встретилось бы большое количество неверующих, которые в силу давления современного общественного мнения объявили бы себя верующими. Даже если не вспоминать фразу Сталина: "Ватикан - а сколько у него дивизий?" - следует признать, что можно пересчитать войска, но нельзя пересчитать верующих.
Единственно надежным показателем в религиозной статистике можно считать число действующих религиозных организаций. Естественно, что при этом в одной новой секте может быть лишь десяток-другой адептов, в то время как некоторые приходы собирают на Пасху до тысячи посетителей (сколько действительно верующих среди них - вопрос открытый). Тем не менее в современной украинской социологии (смотрите, например, статьи Андрея Юраша [1], [2]) уровень религиозной активности и измеряется именно с помощью нового показателя: количество лиц, которое теоретически приходится на одну религиозную организацию.
При этом картина религиозной активности и, в особенности, ее конфессиональных доминант для Донецкой области представляется весьма интересной. При достаточно низком уровне религиозной активности (7099 лиц на одну религиозную организацию) наш регион характеризуется таким разнообразием организаций, которое характерно, пожалуй, лишь для столицы и Закарпатья. Наиболее примечательный факт: Донецкая область является единственным регионом Украины, в котором количество протестантских общин превышает половину общей численности религиозных организаций (50,8 %). В нашей области также представлены практически все религиозные организации, существующие в Украине [1, с. 33]; [2, с. 26]. В причинах подобного феномена попытаемся разобраться, обратившись к особенностям донбасского менталитета.
Формирование определенных социально-психологических особенностей населения Донбасса тесно связано с процессом превращения дикой малозаселенной степи в наиболее густонаселенный, промышленно развитый регион Украины. Именно индустриализация создала неповторимый донецкий характер, который обладает такой же специфичностью, как и темные не отмываемые веки шахтера.
Индустриализацию Донбасса можно разделить на два основных этапа, между которыми лежит полоса войн и революции. Во время виттевско-столыпинской индустриализации (конца ХІХ - начала ХХ века) шахты и заводы Донецкого края притягивают тысячи выходцев из различных губерний Российской империи. И, что достаточно примечательно, украинское крестьянство весьма неохотно принимало участие в индустриализации. В частности, в тогдашней Екатеринославской губернии, согласно показателям переписи 1897 года, среди шахтеров было 63,4 % русских и 29,8 % украинцев. Остальные составляли белорусы, татары, молдаване и другие. Аналогично формировался состав металлургов. Е. Рогозин в книге "Железо и уголь России" указывал на то, что на Юзовском заводе 48,6 % рабочих прибыло из центральных и северо-западных российских губерний и лишь 4,7 % составляли украинцы. На Макеевском металлургическом заводе трудилось 637 рабочих из России и только 107 из Украины (3, с. 104(. Наемный труд, в особенности в горной отрасли, тогда считался уделом маргиналов, оторвавшихся от своих родовых, национальных и религиозных корней.
Донбасс нередко сравнивают с американским "плавильным котлом национальностей". В этом есть определенная доля истины. Однако земли Соединенных Штатов осваивались религиозными диссидентами Европы, что обусловило определенный уровень и характер религиозности современных США. Что же касается Донецкого края, то (после эксперимента Екатерины II с немецкими меннонитами, староверами и православными греками и сербами) заселение многочисленных заводских и шахтных поселков шло не по общинно-религиозному, а по индивидуальному типу. В Донбассе искали лучшей доли люди, в основном порвавшие со своим, порой довольно темным, прошлым. Маргинальность, обыденный утилитаризм, опора только на свои силы, характерные для людей тяжелого труда, - обусловили довольно низкий уровень религиозности населения еще до Октябрьского переворота. О чисто формальном характере религиозности свидетельствует достаточно малое количество старых храмов в Донбассе (за исключением старых городов севера области (Бахмут, Славянск), а также Святогорья). В 1925 году, т.е. до начала тотального наступления на религию, связанного с коллективизацией, доля верующих в составе населения тогдашней Донецкой губернии составляла лишь 22,7 % (4, с. 42(.
Если первый этап индустриализации Донбасса не способствовал росту религиозности населения, но и не препятствовал этому, то второй, связанный с так называемым строительством социализма, был тесно связан с насильственной атеизацией. Религиозность стала рассматриваться как разновидность гражданской неблагонадежности и неполноценности. Периодически на верующих обрушивались волны репрессий, арестов, ссылок в лагеря. С середины 30-х годов, за исключением десятков православных и баптистских общин, в Донбассе все религиозные организации были запрещены. Раскулачивание, коллективизация и последовавший голодомор способствовали притоку дешевой рабочей силы на многочисленные "стройки коммунизма". Рабочие бараки и общежития Донбасса становятся тем своеобразным "тиглем", где формируется "новый советский человек" с его потребительскими интенциями, стремлением выжить любой ценой, заняв удобное место в жизни, и в то же время с непоколебимой верой в технический и социальный прогресс. С позиции этой веры религиозность рассматривалась как устаревший и вредный предрассудок.
Как считает современный украинский журналист Ю. Юров, в 50-е годы в Донбассе "происходит свой пассионарный толчок, зарождается новый субэтнос с собственным, не просто советским, а донбасским патриотизмом" (5, с. 188(. В то же время, согласно теории пассионарности, принадлежащей Л. Гумилеву, любой такой толчок сопровождается появлением пассионарной идеи (зачастую иллюзорной) (6(. Такой идеологией для донецких пассионариев был утилитарно-технократически окрашенный советский коммунизм.
Если пользоваться и в дальнейшем терминологией Л. Гумилева, то акматической фазой донецкой пассионарности можно считать шахтерские забастовки конца 80-х годов, которые были одним из рычагов разрушения советской империи, причем отнюдь не благодаря намерениям большинства участников этого социального взрыва. Донецкий утилитаризм и прагматизм сыграли злую шутку. Переход от ситуации, когда Донбасс традиционно считался привилегированным краем, "всесоюзной кочегаркой", к ситуации, когда к нему относятся как к бунтующей провинции, в которой безудержное обогащение немногих происходит на фоне всеобщего обнищания, приводит к агрессивности или полной психологической апатии населения.
Поэтому не выглядит столь необычным массовое распространение апокалиптических ожиданий в средине 90-х в среде, в которой, казалось бы, всякие религиозные чувства атрофированы. Не случайно Марина Цвигун, она же Мария Деви Христос, украинский мессия в юбке - выходец именно из Донбасса. Не случайно массовое увлечение оккультными, мистическими учениями, в которых современные сциентистские мифы (как не вспомнить модные нынче словечки - аура, карма, чакры...) легко сочетаются с языческими колдовскими поверьями (наиболее яркий пример - наш доморощенный "не колдун, а знахарь" А. Аксенов).
Однако эти религиозные движения составляют, так сказать, маргинес общественной жизни. За годы независимости Донбасс стал одним из наиболее мощных в Украине оплотов различных протестантских направлений. Донецкая духовная целина стала благодатной почвой для баптизма, пятидесятничества, адвентизма, иеговизма и даже весьма экзотичной для наших условий организации мормонов. Технократически-утилитаристский склад мышления, характерный для большинства образованных и полуобразованных людей нашего края, склонен искать в религии средство исцеления или залог жизненного успеха. Согласно мнению московского богослова А. Кураева, именно техническая интеллигенция, люди из производственной сферы и сферы обслуживания составляют социальную базу современного протестантизма (7, с. 233).
В условиях общественной дезориентации, потери устойчивых социальных связей и адекватного общения многие люди стремятся найти надежную опору в жизни. Большинство протестантских организаций занимается активной благотворительностью, помощью членам своих общин. Более индивидуалистичный, более прагматичный дух Донбасса находит свое воплощение в различных новых протестантских направлениях.