В статье идёт речь о философско-исторических и мировоззренческих аспектах прогнозов будущего, которые развиваются в рамках глобалистских концепций "миров-экономик" и "социоформ торгового строя". Вскрыта социально-практическая и теоретико-методологическая основа прогноза девяти форм торгового строя, а так же заимствования Ж. Аттали из работ Ф.Броделя, И.Валлерстайна и О.Тоффлера.
В итоге выявлена глубокая противоречивость концептуальных подходов Жака Аттали. Показано, что видение будущего мотивировано утилитарной позицией автора, предрассудками того круга, к которому он принадлежит.
В последние годы широкий интерес вызывают прогнозы глобализма и мондиализма о будущем человечества.
Глобализм является концепцией размывания экономических, политических и культурных границ между странами и усиления единообразия мира в ходе формирования общего технологического, информационного и экономического рынка. Вариантом концепции глобализма является мондиализм, идеи которого развивает ряд французских авторов. Мондиализм сводит смысл истории к неизбежности перехода отдельных культур, народов и государств к существованию в рамках униформного мира, который был бы свободен от проблем, противоречий и конфликтов, присущих состоявшейся истории. Конкретным выражением подобных представлений выступает "мир-системная" модель истории И. Валлерстайна, концепция "миров-экономик" Ф. Броделя и схема "девяти форм" торгового строя Ж. Аттали.
Последний развивает идею движения человечества к глобальной "электронно-номадической" цивилизации. Было бы любопытно сопоставить претензии мондиализма на моделирование беспроблемного и благостного будущего с тезисами книги Ж. Аттали "На пороге нового тысячелетия" [4]. Одну из первых ссылок на идеи Жака Аттали мы встречаем в труде известного французского историка Фернана Броделя "Время мира", изданном в 1979 году [1, с. 648]. Широкую известность Жак Аттали приобрёл в 1981 году, войдя на правах советника в окружение президента Франции Франсуа Миттерана. Вершиной карьеры Жака Аттали стал пост президента Европейского Банка Реконструкции и Развития, который он занял в 1991 году и совмещал его с членством в Бильдербергском клубе - мондиалистской организации, связанной с Трёхсторонней комиссией и Советом по иностранным связям, формулирующей стратегические идеи крупнейших банковских групп Соединенных Штатов Америки и Западной Европы.
По словам одного из рецензентов, Жак Аттали "полностью принимает логику развития современного мира и солидаризируется с ней. По его мнению, демократия - это наилучшая политическая система, торговый строй - двигатель прогресса, всемогущество денег - самый справедливый порядок, мондиализм - единственный ответ на проблемы завтрашнего дня и абсолютная неизбежность, которая для него совпадает с высшим благом" [2]. Любопытен перечень книг, в которых Жак Аттали развивает собственное философское видение мира и понимание истории. В их числе: "Шумы" (1977), "Три мира" (1981), "История времени" (1982), "Влиятельный человек Зигмунт Г. Уорбург (1902-1982)" (1985), "В прямом и переносном смысле" (1988). Жаку Аттали принадлежат книги "1492", "Антиэкономика" и другие работы, последняя из которых - "На пороге нового тысячелетия" (на языке оригинала "Линии горизонта") свидетельствует о его внимании к идеям глобалистики и склонности к синтетическим обобщениям.
Интерес к информатике, экономике, политике, мондиалистской геополитике, культуре (музыке), концепции времени (стимулированной, вероятно, известной трилогией Фернана Броделя, в частности её завершающим томом "Время мира") и помог Жаку Аттали сформулировать своеобразный прогноз будущей - "девятой" или электронно-номадической формы торгового строя (гипериндустриального общества). В анализе всемирно-исторических перспектив рыночных отношений не обойдена вниманием и социогенная роль современной техники: Жак Аттали - выпускник Парижского Политехнического училища (впрочем, и Института Политических Исследований, а также Национальной Школы Администрации Франции).
Как полагает Жак Аттали, в первые десятилетия третьего тысячелетия новое общественно-экономическое образование воцарится на громадных территориях с доминирующим центром то ли в "Малой Европе" (и ее периферии до Урала или Владивостока?), то ли в Японии и в Восточной Азии (у молодых восточно-азиатских "тигров") с включением всего Тихоокеанского региона. Деньги и электронные технологии обеспечат неизбежный успех обществу "новых кочевников", а рыночная психология подключит к логике "номадизма" население наиболее отсталых регионов.
Конечно, превращение шелеста денежных купюр и попискивания функционирующей электроники в самый популярный музыкальный мотив "нового мира" вызывают двойственные чувства даже у людей, симпатизирующих идеям Жака Аттали. "Эта книга заставит вас и огорчиться, и, напротив, воспрянуть духом, - писал Олвин Тоффлер в ней и добавлял, что: - вы найдете немало идей, с которыми лично я не могу до конца согласиться. Но в ней очень мало таких, из которых я не мог бы почерпнуть что-то новое" [3]. И это понятно. Проблема ближайшего будущего настолько серьезна и опасна, что от неё нельзя отмахнуться публицистско-журналистской однодневкой. Напротив, расшифровка значения и смысла современных "замысловатых фактов" требует серьезного теоретического подхода, умения строить доказательные исторические модели и делать ответственные обобщения. Отсюда неоднократные "теоретические отступления" Жака Аттали, его экскурсы в историю социальных отношений и попытки определения ключевых понятий.
Логика эволюции современного мира, его предыстория и грядущие перемены проясняются, как полагает Жак Аттали, с помощью различного типа понятий, составляющих теоретическую основу размышлений и прогнозов автора. В перечне этих понятий особенно рельефен:
– социофилософский ряд понятий: "социальные формообразования" и социальные структуры, типы общества, экономическая и социальная реальность, экономический рост, человеческие поколения, социальный "хаос и порядок", хозяйственно-поселенческий образ жизни, прежний и новый "мировой порядок";
– стадиально-хронологический ряд понятий: этап, стадия, период, фаза истории, хронологическое время, длительность;
– регионально-цивилизационный ряд понятий: цивилизация, культура, "стержневой регион", "пространство-победитель", периферийное пространство, промежуточное пространство (цивилизаций), поселенческое пространство;
– аксиологический ряд понятий философии истории и мирохозяйственных связей: оценка и ценности; святое и еретическое (в ценностном анализе); искушения и отклонения от нормы; гармония, утопия и идеал; исторический выбор с учетом интересов и потребностей субъектов выбора.
Перечисленные методологические средства направляются Жаком Аттали на обоснование техноцентристско-потребительской версии всемирной истории. Социоиндустриализм вообще основное внимание уделяет процессу потребления результатов промышленного производства. О потреблении специфических "предметов" или объектов индустрии информатизации пишет и автор книги "На пороге нового тысячелетия", посвятив этой проблеме отдельную главу книги ("Кочевники"). В ней он смещает социальные акценты с производства или изготовления "кочевых" объектов на специфику их потребления - применения в быту, говоря о бизнесе и администрировании производства лишь в общей форме. В таком смещении ощущается некоторое влияние категории потребления, введенной в современную социальную философию, экономику и футурологию Олвином Тоффлером.
Конечно, Жак Аттали стремится придать собственным отчётливо приземленным взглядам на историю облагороженную форму. В ряде случаев его изложение концепции девятой формы "гипериндустриального" общества сбивается на стиль исторического манифеста. Подобные концептуальные контрасты иллюстрируют, например, следующие тезисы его работы: "Для лучшего понимания будущего, для выявления смысла тех замысловатых фактов, которые ежедневно ставят нас в тупик, - пишет он, - нам нужно научиться наводить мосты между современными социальными науками". И другое: "Я убежден, что возникающий сейчас новый мировой порядок, как и те, которые ему предшествовали, подчинен законам жизни и истории" [4]. И, наконец, самое сокровенное положение его концепции: "Для того чтобы дожить до торжества наших светских (прагматичных - В. П.) идей, нам необходимо новое определение святого, то есть своих само собой разумеющихся интересов" [4, с. 31].
Свои размышления о перспективах третьего тысячелетия Жак Аттали перемежает пожеланиями развивать мудрость человека, а не разум машин. Субъект будущего - человек-номад, согласно представлениям Ж. Аттали, должен "внести свой вклад в наследие цивилизации, определяя ее направление через осуществление собственной свободы, стремясь превратить свою жизнь в произведение искусства вместо скучного воспроизведения себе подобных" [4, с.133].
Обыгрывая этимологию древнегреческого слова "номад", Жак Аттали связывает этот термин не только с широко известным значением "быть кочевником", но и с "разделением", "разбивкой на сферы". Его мысль движется к словам-символам - к словам "закон" и "порядок". Закон Жак Аттали ассоциирует с законом Священного писания "...Слово, полученное Моисеем в пустыне в виде каменных табличек, сложенных в Скинии, до сих пор остается (самым - В. П.) драгоценным кочевым предметом в истории, ибо закон защищает жизнь и сохраняет святость" [4, с.134].
Людям остается заключить аналогичный завет между собою и природой, чтобы сохранить Землю, чтобы в обществе и впредь все наносное, эфемерное уступало место вечному, заключает Жак Аттали. Тягу к вечному он совмещает специфическим образом с вниманием к всемирному, трактуемому Жаком Аттали достаточно политизированно - в русле мондиализма. Мондиализм выражает практическую идеологию прежде всего транснациональных корпораций. Планируемый мондиализмом "новый порядок, скорее всего, будет иметь очень мало общего со знакомым нам за последние пятьдесят лет XX столетия миром" [4, с.16]. Жаку Аттали свойственно однобоко-рыночное понимание экономики. Он низводит её до обменно-денежной формы хозяйства, а историю общества представляет в виде эволюции так называемого "торгового строя". Об этом в двадцатом веке говорится немало. В рамках рыночного подхода он конкретизирует трактовку эволюции обществ торгового строя, сведя её к истории девяти хозяйственных форм и социальных формообразований, имеющих специфическую геополитическую структуру.
Согласно Жаку Аттали, "в центре каждого из таких формообразований стоит доминирующий над всем город (курсив наш. - В.П.), где сконцентрирована основная финансовая, культурная и идеологическая власть" [4, с.39]. Например, Нью-Йорк - так и хочется добавить, следуя за подспудными мотивами автора. Действительно, Жак Аттали далее разъясняет: центральное сосредоточение финансово-идеологической мощи не обязательно будет и центром политической власти. Это, однако, дела не меняет. "Как обычно контроль за рынком осуществляет (подлинная - В.П.) элита (торгового строя - В. П.): она регулирует цены и продвижение товаров (здесь и далее курсив наш. - В.П.); элита получает прибыль, аккумулирует ее в своих руках, осуществляет контроль за заработной платой и рабочей силой, финансирует творческую деятельность и исследования (разумеется, вписывающиеся в стратегию оптимизации получения прибылей - В.П.). Элита определяет идеологию, поддерживающую (!) власть" [4, с.39]. В этой части рассуждений Жака Аттали ощущается сильное влияние концепции "миров-экономик", принадлежащей известному французскому ученому Фернану Броделю.
Фернан Бродель предлагает трактовку истории мира, разработанную им на базе хотя и неполных, но многочисленных данных об экономической истории Европы. Он отталкивается от понятия "время мира", которое обозначает особое время, управляющее (в зависимости от места и эпохи) "определенными пространствами и определенными реальностями". С другой стороны, "на окраинах торжествующей истории" имеются "зоны молчания, спокойного неведения", "где мировая история не находила отклика" [1, с.16].
В русле концепции Ф. Броделя архитектоника рыночной социоформы проясняется Жаком Аттали следующим образом: "Вокруг (здесь и далее курсив наш. - В.П.) такого центра (т. е. доминирующего над округой города - В.П.) складывается определенная среда, или тяготеющий к центру регион, в который входит множество стран и развитых областей, приобретающих товары из центра. Здесь можно столкнуться со старыми центрами и центрами будущего, с процветающими или же переживающими упадок регионами" [4, с.39]. Заимствование из Ф. Броделя несомненно. Вместе с тем, Фернан Бродель описывает всего три века (XV-XVIII) становления рынка в Средиземноморье и Западной Европе, указывая, что "миры-экономики существовали всегда, по крайней мере с очень давних времен" [1, с.16]. В их числе: Финикия, Карфаген, эллинистический мир, Рим, исламский мир, Европа (с XI века), Московское государство, Китай, Индия. Внешне это перечисление напоминает модные в двадцатом веке культур-цивилизационные схемы О. Шпенглера и А. Тойнби. Но только внешне: культурно-региональные формы эти философы классифицируют по присущей каждой региональной форме ориентации на ту или иную религию. Миры-экономики Ф. Броделя и Ж. Аттали объединяет другая, нетрадиционнная (но такая приятная для авторов) религия - религия денег и наживы. Правда, в отличие от Фернана Броделя, Жак Аттали выбирает иной всемирно-исторический масштаб, перечисляя восемь форм с XIV по XX столетия и отводя девятой форме, по сути, третье тысячелетие. Но будет ли третье тысячелетие европейским, американским или тихоокеанским с точки зрения лидирующей "геоэкономики"? Ответ на этот вопрос предполагает более широкий всемирно-исторический контекст, выходящий за рамки истории денег и рынка.
Этот ответ Жак Аттали хотел бы найти в рамках мондиалистской концепции мировых центров. Именно от мондиалистской эсхатологии Жак Аттали унаследовал идею третьей стадии (фазы) развития человечества, на которой восторжествуют законы разума (вернее, по Ж. Аттали, экономического расчета) и либерально-демократические ценности, опирающиеся на логику рынка. Триадичный архетип истории Жак Аттали непосредственно воплощает в идее связи трех преемственных и (в будущем) в определенной степени соположенных всемирно-исторических форм жизнедеятельности и образов жизни большинства землян:
I. Праисторическая форма - архаический тип кочевничества.
II. Современная форма - оседлый образ жизни и хозяйственной деятельности людей.
III. Будущая - миграционно-кочевая форма существования "электронных" номадов. В этой связи целесообразно отметить, что всемирно-историческая триада Жака Аттали опирается на представление о механизме трех силовых начал, выпукло переплетающихся в развитых вариантах подобных социальных формообразований. В числе этих начал: начало духовно-религиозного авторитета; начало военного (вооруженного) насилия и начало экономического могущества в виде власти денег.
"Как и все прочие цивилизации, которые старались выжить благодаря (ими же - В. П.) установленному порядку и избежать тем самым опасностей, исходивших от природы и чужеземцев, прочность грядущего нового порядка будет зависеть от его способности обуздать насилие, - заявляет Жак Аттали. - В отличие, правда, от прежних порядков, которые в начале утверждались господствующей религией, а затем военной силой, новому порядку предстоит покончить с насилием (в старых формах - В.П.) главным образом с помощью экономического могущества" [4, с.19]. В перечне трёх могущественных сил, приведенном Ж. Аттали, на первый взгляд странным образом отсутствуют указания на роль четвертой, информационной "силовой структуры" - современных средств (систем) массовых коммуникаций и информации. Последние тем не менее играют чрезвычайно активную роль в футурологическом сценарии девятой формы торгового строя и вводятся в этот сценарий путем описания информационных технологий и особых носителей информации: микросхем и микропроцессоров.
Микросхема и микропроцессор - крошечный квадратик кремния и крошечная ячейка конструкции - открывают дорогу к индустриализации услуг в широком спектре областей. Транзистор сделал портативным радио (наглядный пример "кочевого предмета"), а также магнитофон, видеомагнитофон, персональный компьютер, компактное хранение и воспроизведение информации (кассеты, диски и т. д.). "Сегодня до 16 миллионов цифр и букв можно перенести на такую (микро-) схему; к концу столетия на ней уместится миллиард таких знаков" [4, с.101] информации, снимаемой со скоростью света. Суперкомпьютеры ближайшего будущего получат способность производить более триллиона математических операций в секунду, пояснял в 1990 году Жак Аттали. "Все эти предметы используют магнитную или оптическую память, объем которой может достичь несколько тысяч биллионов знаков" [4, с.112]. Поэтому они способны коренным образом перестроить жизнь общества и человека.
Революционный характер нововведений в области техники и технологии отмечен многими авторами и до Жака Аттали. Олвин Тоффлер в свое время отмечал, что, во-первых, новые механизмы и творческие идеи в свою очередь становятся источником свежих идей, предлагают в ряде случаев принципиально новые решения социальных, мировоззренческих и личных проблем. Во-вторых, "они перекраивают интеллектуальное окружение человека - то, как он думает и смотрит на мир". В-третьих, "каждое нововведение в области технологии изменяет все существующие технические приемы и механизмы, позволяя нам создавать новые комбинации" [5, с.24-25].
Из работ О. Тоффлера Жак Аттали позаимствовал и образ часов как символ номадического объекта. Другая идея, определившая ход рассуждений Жака Аттали, развита автором "Футурошока" в связи с дешевизной, одноразовостью вещей повседневного пользования, например, бумажных стаканов. О. Тоффлер, однако, подчеркнул, что психология нормального человека сопротивляется расточительству. (И он прав, сколько бы нас не уверяли в обратном сторонники идеи постэкономического общества. [6]. Одноразовая шариковая ручка (ручка-автомат) осталась одноразовой только в отношении стержня, в то время как её корпус массовый потребитель использует повторно, если он не пользуется предметами, произведенными по технологии фирмы "Bic". Снобы, выбрасывающие каждую прочитанную книгу или приобретающие заново экипировку в каждом пункте приземления их самолёта, здесь не в счёт. Ведь Жака Аттали интересует относительно демократический, массовый "неономадизм", стимулируемый использованием в бизнесе и в быту опять-таки ширпотребных "кочевых (же) объектов").
Итак, относительная дешевизна, доступность, компактность и функциональная эффективность делают кочевые объекты жизненно необходимыми для обитателей нового техноцентристского мира. Как полагает автор, производство и применение этих объектов станет поддерживать экономический рост общества "кочевников" на протяжении обозримого будущего. К чему, однако, приведет расширяющаяся микроминиатюризация техники услуг и производства в социально-историческом плане? - Таким вопросом задается Жак Аттали.
С определенной (строго дозированной) долей критицизма он, не нарушая глубинных основ глобализма, рисует умеренно оптимистическую картину будущего цивилизации новых кочевников. Абрис этого общества таков. В результате развития техники протезирования и клоновой технологии "человек начнет создавать себя сам так, как он создает товары. Различие между культурой и варварством, между жизнью и смертью исчезнет, - вздыхает наш автор. - ... В конце такой культурной мутации и сам человек превратится в кочевой предмет. Со вставленными ... искусственными органами он станет и сам искусственным существом, которое можно будет купить или продать..." [4, с.117, 119]. Превратившись в вещную часть социотехнического мира, человек позволит потреблять себя (свои искусственные органы или органы, выращенные по клоновой технологии) кусок за куском в рыночном смысле этого слова. В рамках личной автономии и психологии технологического просперити новый номад "приобщится к тому, что в конечном счете восходит к культу индустриального каннибализма" [4, с.120].
Об этом индустриальном каннибализме кочевого нового мира Жак Аттали пишет как бы в постскриптуме. Львиная доля в описании этого мира отводится им апологетике номадического будущего. Оно, с его точки зрения, великолепно! Состоятельные "новые номады" смогут свободно выбирать место для жизни сибаритов, покинув собственные фабрики и офисы, но оставаясь в контакте с себе подобными, с помощью портативных инструментов. Их деньги, товары и сами "новые номады" персонально "будут перемещаться вокруг света с головокружительной скоростью" [4, с.18]. Напрашивается, однако, вопрос. Во имя чего и по какой причине? Только ли по причине технической осуществимости номадизма нового типа? Или дух наживы останется пружиной экономического механизма этого общества гипериндустриального типа и девятой формы торгового строя? И не он ли вызовет подобную метаморфозу?
Ответы на эти вопросы могут быть разные, в том числе - довольно неожиданные. "Для миллионов, особенно для "людей будущего", дом там, где ты его найдешь", - писал в своё время Олвин Тоффлер. Конечно, в изменяющемся технологически развитом обществе люди с высшим техническим или профессиональным образованием составляют одну из самых мобильных групп населения. Однако частая смена места жительства характерна также для "технологически отсталых и неразвитых групп, таких как городские негры" в Соединенных Штатах, отмечал он [5, с. 61-63]. Есть и другие "но". С иных позиций описали Ж. Дюмезиль и А.С. Панарин социально-исторический номадизм дружин молодых варваров (в пику осмотрительной оседлости умудрённых старцев) и поведение большевистских "функционеров-кавалеристов" (в их конфликте с чиновниками-технократами и "цивилизованными предпринимателями"). При этом достаточно непредвзято взглянуть в прошлое, чтобы увидеть, что история человечества знала немало типов миграций, например:
– миграция караванов "шелкового пути"; перемещение невольников полубандитами-полукупцами античного и феодального мира;
– раннебуржуазная динамичная работорговая "спираль" (с обратной связью), в рамках которой вывозились бусы, зеркальца и дешевый ром на рынки невольников Западной Африки с последующим вывозом "живого товара" на плантации Карибской Америки и Южных штатов США в XVI - первой трети XIX веков, т. е. в пределах пятой и шестой форм "торгового строя" и их столиц - банков Кадикса, Ливерпуля, Амстердама, Сент-Луиса и Лиона.
Так что миграция миграции рознь, поскольку меняются её формы и трансформируются её стимулы. Одно дело, когда вековые циклы аридизации Евразийской степи или двадцатилетние засухи древних веков, по свидетельству Геродота, сгоняли с мест обитания традиционных номадов-пастухов Центральной Азии или Причерноморья и гнали их на более влажный Запад или в субтропики Индостана. И совершенно в ином свете выглядит история "туризма" нацистских ландскнехтов - эдаких веселых парней с портативно-номадическими ранцами и огнеметами, совершавших агрессивные "прогулки" по маршрутам Drang nach Osten, проложенным "Майн кампф" и "Мифом двадцатого века".
А как шаржируют идею миграции и бессмертную формулу "любовь и голод правят миром" нынешние секс-вояжи западных зажиточных бабушек (а то и прабабушек, предварительно запиливших и загнавших в гроб своих "дедушек"), которые рыщут по дешевым пляжам стран третьего мира с самыми популярными ныне портативными инструментами торгового строя - долларовыми бумажками (в купюрах мелкого номинала)!
Последние тридцать-сорок лет многие страны мира волнует "утечка умов" - однонаправленная миграция специалистов, на подготовку каждого из которых государства расходовали десятки тысяч долларов. "В Европе министерства... беспомощно взирают на то, как... ведущие американские корпорации засылают талантливых разведчиков в Лондон или Стокгольм, чтобы переманить всех специалистов, от астрофизиков до инженеров турбин", - пишет опять-таки американский автор [5, с.61]. Эту проблему Жак Аттали обходит, хотя миграцией талантов он тоже занят, но ... по-своему.
Повторяем, краеугольными камнями нового техноцентристского мира Жак Аттали избирает портативные предметы, наделяющие "новых" номадов таким экономическим и техническим могуществом, которым они не обладали никогда прежде. "Покончив с любой национальной "привязкой", порвав семейные узы, заменив всё это миниатюрными микропроцессорами, которые предоставят людям возможность решать многие проблемы, связанные с сохранением здоровья, образованием и личной безопасностью, такие граждане - потребители из привилегированных регионов мира превратятся в "богатых номадов", - пишет он [4, с.18]. Внешне парижский автор акцентирует аспект личного потребления кочевого нувориша. Подсознательно же он ориентируется на мечту провинциального купца-лоточника о таких "удобных" (легких и малозаметных) предметах-товарах, "которые можно было бы запросто носить с собой, избегая лишних затрат" и не вызывая ненужных отрицательных эмоций населения страны пребывания [4, с.95]. Подключив собственный телефонный аппарат размером с визитную карточку к сложным электронным системам, любой "внучок" купца-мечтателя получит возможность связаться с кем угодно, не афишируя при этом своего местопребывания. Желающему идентифицировать номада третьего тысячелетия достаточно будет указать либо его код (число), либо его имя. Но, получая почту, номад, страдающий специфической скромностью (вспомним абонентские адреса современных подставных фирм!), может вообще предварительно не предоставлять никому ни своего адреса, ни сведений о своем местонахождении. "Впервые у человека не будет адреса, - пишет Ж. Аттали. - Чувство привязанности к тому месту, которое рождало все культуры в прошлом, превратится лишь в слабое, достойное сожаления воспоминание" [4, с.105]. Да что там "какая-то культура"! Фирмачи будущего будут в состоянии торговать таким образом не просто "рогами и копытами" неродившихся парнокопытных, но даже бивнями и любимыми мозолями всех динозавров мезозоя.
В свое время учитель Жака Аттали Олвин Тоффлер заметил: "Меняя дом за домом, административные работники напоминают шахматные фигуры в человеческий рост". Далее О. Тоффлер сообщает, что нашелся один психолог, который в целях экономии средств предложил систему "модульной семьи", по которой руководитель (при переезде в связи с повышением) оставляет не только дом, но и свою семью. "А компания на новом месте подыскивает другую, подходящую ему: все характеристики точно подобраны в соответствии с теми, которые были у предыдущей семьи. А какой-нибудь другой переезжающий руководитель "включается" в его семью" [5, с.62]. Как удобно и главное по торгашески - весьма целесообразно!
С облегчением Олвин Тоффлер писал, что, по его сведениям, идею "модульной семьи" пока всерьез не приняли. Однако речь шла о мире 60-х годов XX века и людях типа О. Тоффлера. Может быть, всё же надежды "номадизма" не беспочвенны? Да, практика современного капитализма свидетельствует, что счастливое "номадическое будущее", увы, начинается уже сегодня! А как развернется "номад" (оснащенный чудесами микроэлектроники), когда его "памятная" визитка одновременно станет служить как удостоверением личности, так и чековой книжкой, как телефонным аппаратом, так и факсом. То есть, когда она превратится не просто в своеобразный паспорт кочевника будущего, а будет даже чем-то вроде "его самого" (alter ego).
Кочующий предмет создает цивилизацию человека "перекати-поле" и аналогичную ей будущую историю бродяг-толстосумов, мириад "бедных кочевников" и "обнищавших пиратов", грозящих силой получить свой ломоть жирного "торгово-электронного" пирога. Поэтому уже в настоящее время богатый "Север" спешно возводит своего рода новую Берлинскую стену, для того чтобы отгородить свое благополучие от происков завистливого бедного "Юга", который грозит "золотому миллиарду" состоятельных "номадов" инфильтрацией трех миллиардов бедняков, напоминающей губительные набеги варваров в VII и VIII столетиях. Тогда Европе было нанесено историческое поражение и она погрузилась в тягостное средневековье.
Вернемся, однако, к сценарию будущего гипериндустриального строя, разработанному в книге "На пороге нового тысячелетия". Широкими мазками рисует Жак Аттали картину общества, где люди утратят не только собственную национальность и превратятся в космополитов в буквальном смысле слова, но где они порвут и свои семейные узы. Во имя чего произойдет эта весьма проблематичная трансформация семейной ячейки человека? Оказывается, выигрыш от подобной метаморфозы будет сведен к следующему:
во-первых, к участию новых номадов в освоении ими "либеральной рыночной культуры, руководствуясь при этом своим политическим или экономическим выбором...";
во-вторых, фавориты гипериндустриального будущего "будут странствовать по планете в поисках путей использования свободного времени, покупать информацию, приобретать за деньги ("холостяцкие" - В.П.) острые ощущения и такие товары, которые только они могут себе позволить..." [4, с. 18];
в-третьих, ... но прежде чем коснуться этого деликатного "третьего", расшифруем первое и второе.
Кочевые предметы (вроде портативного телефона) уже сейчас освобождают их обладателей от постоянной привязки к определенному месту в данную минуту. Жизнь, однако, показывает, что освобождение абонента от фиксированного нахождения "здесь и теперь" одновременно связало все свободное время владельца электронного чуда и затруднило ему возможность скрыться от перманентной заботы-работы. Если ранее считали, что в обществе будущего объём рабочего времени человека будет сокращаться, а время активного досуга, составляющее пространство его личного развития и внутренней свободы, будет соответственно увеличиваться, то теперь - в электронно-номадической перспективе - человек превращается в раба мобильного телефона. Ирония истории будущего (предсказывает Жак Аттали) говорит нам, что "человеку-кочевнику придется трудиться постоянно, бесконечно, так как у него исчезнут представления о естественном делении суток на дневное и ночное время, как, в общем, и всякое понятие о времени" [4, с.105]. Но телефонное рабство - не главная беда надвигающегося "номадизма".
Зарю наступающего номадического века омрачает и другое обстоятельство - возможный "разгул демократии", который неизбежно ставит под удар счастье привилегированного гражданина-потребителя. Свобода выбора "подрывает главное требование всех цивилизаций: необходимость выжить", - пишет Жак Аттали. Нет, Ж. Аттали не против права (гражданина-потребителя) "либо принимать предложения, либо отвергать их независимо от того, о чём в данный момент идет речь - о кандидатах, товарах, политиках, изделиях ... Мы должны понять одно: ничто в этом мире не создается навечно. Все можно либо обменять, либо отбросить" [4, с.29]. Ужасает Ж. Аттали другое: то обстоятельство, что в это "всё" могут войти ценности, отношения и структуры, лично ему представляющиеся высшими и не подлежащими далее трансформации.
Хорошо знающий свой предмет и идеи своих предшественников (к тому же владеющий навыками литературной работы - как-никак, а за плечами у Жака Аттали 15 изданных книг), он вдруг начинает, что называется, ходить вокруг да около проблемы свободы выбора - главного механизма демократии. Жак Аттали называет свободу выбора угрозой более зловещей, хотя и менее заметной, чем угроза нашествия новых варваров, т. е. мигрантов из третьего мира. Теперь он апеллирует к стабильности в ущерб переменам, черпая аргументы из практики цивилизаций, опирающихся на иерархические структуры и принципы религиозных орденов и монархий. И всё это - со ссылками на идеи и образы произведений известных гуманистов: Льва Толстого, Октавио Паса и Чеслава Милоша - в рамках панегирика плюрализму, культуре выбора, ... но в органической ткани рыночных отношений потребительского общества. Так что демократизм и гуманизм Жака Аттали ограничен психологией, как бы это сказать помягче, "рыночника".
Свой основной вывод, вытекающий из анализа проблемы выбора ("Для того, чтобы дожить до торжества наших светских идей, нам необходимо новое определение святого"), Жак Аттали делает непосредственно после обсуждения проблемы необходимости биологического самоограничения потребительского паразитизма желудочно ориентированного человека. "Великий парадокс глобальной потребительской демократии (курсив наш. - В.П.) заключается в том, - пишет он, - что право на радость, удовольствие и счастье, право выбора в настоящем на деле (в глобальной перспективе - В.П.) может оказаться тем ядовитым снадобьем, которым мы насильно потчуем своих детей" [4, с.31]. Не вернуться ли нам тогда к принципам Спартанского государства или "Прекрасного полиса" Платона?
Ключевыми терминами в этом "крике души" являются слова, потенциально содержащие в себе оппозиционные отношения-формулы, главные из которых: свое - чужое (наше - не наше); святое - еретическое (в ценностных ориентациях Ж. Аттали и его оппонентов); региональное - глобальное; (идеологическое) лекарство - яд; счастье, удовольствие, радость, свобода (право выбора) - несчастье, неудовольствие, печаль, несвобода; развитый - отсталый; стабильность - изменение (нежелательное); рационализм - фанатизм; утверждение бытия - негативизм (разрушительность) и другие.
Указанная аксиологическая "артиллерия" предназначена автором для разрушения атмосферы социального головокружения и обожествления ближайшей перспективы в ущерб отдаленным последствиям. Конкретнее, Жака Аттали беспокоит возможное покушение (со стороны трех миллиардов бедных завистников) на священную суть рыночного мирового порядка и его либеральную идеологию потребительства и плюрализма. Если бы речь шла о границах (пределах) роста промышленного базиса потребительского общества, то с ним можно было бы согласиться. Автор, однако, ничего об этом не сообщает, полагаясь, быть может, на новые - безотходные и наукоемкие - технологии. Конечно, он мог бы осудить "засорение гнезда" косвенно - подвергнув критике практику выноса техногенными метрополиями "грязных технологий" в развивающиеся страны. Но на это Ж. Аттали не решается. Его больше страшит "экологическая" диктатура, возглавляемая каким-нибудь признанным (харизматическим) лидером (деспотом!) из "зеленых", "фанатичный отказ от индустриальной жизни радикально настроенными защитниками окружающей среды" [4,с.30]. Впрочем, страшат Ж. Аттали и Иран, и Ирак. Одно его утешает - агрессоры будущего будут появляться в регионах, менее важных для Запада, чем Ближний Восток.
Поэтому мы укрепляемся в мысли, что призыв Жака Аттали "сохранить мир, пригодный для нормального существования, изолировать его от нового, нарождающегося, избежать маниакального стремления к росту производства" (и для этого "пересмотреть законы политической экономии и глобальный баланс сил") обращен не столько в адрес гипериндустриального общества западного типа, сколько нацелен на ограничение технического развития регионов с миллиардами бедняков. Конечно же, по причине того, что этого не выдержат экологические ресурсы планеты, и, как всегда, Ж. Аттали замалчивает при этом, что мировые ресурсы вычерпала, в основном, экономика США, Европы и Японии (в том числе под прикрытием деятельности транснациональных корпораций).
Технологии технологиями, но по существу речь идет о цивилизационном выборе. Экономические законы, полагает Жак Аттали, "должны базироваться на понимании как истории цивилизаций, так и мутаций будущей культуры, к которым приведут радикальные по характеру технологические новации" [4, с.31]. О чем идет речь, мы поймем, если соотнесем общее правило Ж. Аттали с примерами ожидаемых культурных мутаций, осуждаемых им. Жака Аттали тревожит среди них "крупномасштабное возрождение религиозного фундаментализма, проявляющееся как на Востоке (!), так и на Западе (?), ... ностальгия по иерархическим социальным структурам и традициям" [4, с.30]. Речь не идет об обсуждении (и осуждении) архаических социально-политических структур типа нефтяных эмиратов, олигархических автократий Латинской Америки и военно-трайбалистских диктатур постколониальной Африки. Кажется весьма логичным внимание Жака Аттали к проблемам реванша империй Старого света, в частности - к закамуфлированным призывам возродить Австро-Венгерскую, Оттоманскую, Прусскую империю или Ганзейский союз. Ход его рассуждений об актуальной перспективе свидетельствует, однако, что стратегические опасения Жака Аттали связаны с иным. Прежде всего его беспокоит в глобальном плане идея создания "отсталой (?) Славянской республики" (заметим, даже не монархии!), сформулированная А.И. Солженицыным. (Вероятно имеется в виду его работа "Как нам обустроить Россию"). Такого рода сценарии будущего Ж. Аттали кажутся кошмарными, ибо "вызывают в воображении призрак того, как демократические ценности (теперь они оказываются ко двору Ж. Аттали - В. П.) и присущие культуре выбора рыночные принципы будут постоянно подвергаться нападкам или вообще окажутся низвергнутыми" [4, с.30].
Так что если демократический выбор народов не устроит кандидатов в новые кочевники, то возможности выбора вполне могут быть урезаны ими на основе ценностей, которые должны будут обеспечить торжество гипериндустриального торгового строя богатых кочевников. Неоднозначность перспективы демократического выбора населения и электронно-денежное рабство, которое грозит состоятельным кочевникам, накладывают отпечаток пессимизма на ту часть прогнозов Жака Аттали, которая была вынесена нами в третью рубрику.
В чем суть заключительной части его прогноза? Оказывается, что превратившись в атомизированного индивида - эдакое социальное перекати-поле - электронный кочевник будет по-прежнему "испытывать тягу к человеческому участию, тоску по уютной домашней обстановке и сообществу людей - тем ценностям, которые (по идеологии сценария торгового номадизма - В. П.) прекратили свое существование, так как их функции устарели" [4, с.18].
Но стоит ли тогда игра свеч? И кто решил, что человеческое участие, домашний уют, личное общение когда-либо устареют? Человек с психологией "челнока", "толкача" или лоббиста будущего "торгового строя"? Нас всегда уверяли (и в этом мы согласны), что общечеловеческие ценности, в состав которых несомненно входят многие ценности, перечисленные Жаком Аттали, не устаревают, а воспринимаются каждым поколением, пусть и в новой исторической форме. Поэтому ясно другое: наши потомки, скорее всего, сделают устаревшими не идеалы участия, уюта, простого счастья человеческого общения, а сценарий электронно-кочевой цивилизации.
Портативная (карманная) фляжка (еще до микроминиатюризации телефона и телефакса) превратилась в неотъемлемый элемент западной цивилизации. Удобство налицо. Но есть ли большая разница в содержании разных типов дурманящего наркотика, которое заключено в том или ином "кочевом предмете": алкоголе, ЛСД, шлягере компакт-диска (который навязывает мозгу "кочевника" заданную кем-то структуру альфа-ритмов нейродинамического кода человеческого мозга)? Разница отсутствует между обычным наркотическим "кайфом" и чувством глубокого удовлетворения обладателя зарубежного криминального счета в банке, растущего как на дрожжах на фоне вопиющей бедности и бедствий подавляющей массы современников зарубежной периферии "номадического рая"? Не говоря уже о бедствиях отечественных "живых мертвецов"! ("Окавыченные" термины принадлежат тому же Ж. Аттали).
Проблема, следовательно, остаётся, даже если для электронизированного "странника" с большим кошельком ещё будет что-то значить понятие Отечества. А сегодня тревожным звонком для надежд глобалистов и мондиалистов на эгоистическое "счастливое будущее" становятся взрывы негодования левых радикалов с их антиглобалистскими лозунгами, которые слышатся на улицах Сиэтла, Праги, Монреаля и других городов Старого и Нового света.